 |
|||||||||
|
[] [] []
[]
[]
[ССЫЛКИ]
|
|||||||||
|
[СТАТЬИ
И ОЧЕРКИ] [] [] ]
[]
[КОНФЕРЕНЦИИ]
|
|
СТАРОРУССКИЙ КРАЙ (В.А. Пылаев) |
||||
Орет в поле ратай понукивает,
С давних, незапамятных времен на пространстве Старорусского края жили народы славянского племени. Арабские писатели называют эти народы «Руссами». Но когда явился сюда впервые рыбак-зверолов, откуда пришел он, какого он был рода-племени, ускользает от более точного определения. Одно несомненно, что во времена доисторические здесь среди лесов и озер жили какие-то таинственные, неведомые люди. От них остались высокие, правильные насыпи, очевидно, сделанные руками человеческими. Их называют сопками и курганами 1). Кто насыпал эти курганы и сопки? Чудские предметы в курганах говорят за их принадлежность к финским племенам. А более грандиозные сопки, с пережженными костями умерших в сосуде, почти у самой вершины, относятся к памятникам славянских народов. На эти, по-видимому, сопки и указывает летописец, говоря о славянах: «Аще кто умираше, творяху тризну над ним, и по сем творяху кладу велику, и возложахуть на кладу мертвеца сожьжаху и посем собравше кости вложаху в судину малу и поставляху на столпе на путех, еже творят Вятичи и ныне си же творяху обычая Кривичи и прочия, погании, не ведуще закона божия, но творяще сами себе закон» 2). Столп — это могильная насыпь — высокая могила из камней и земли 3). А единственными путями в те отдаленные времена были реки, около которых и насыпаны всюду высокие сопки — столпы, по выражению летописца. Следовательно, по этим памятникам, здесь жили финские и славянские племена, а по характеру предметов, находимых в курганах, можно определить, что более древними обитателями были финские племена. 1) Курганы — небольшие, насыпи с отлогими скатами до 2 аршин высоты и диаметром 15 — 16 арш., а сопка — курган до 15 арш. высоты, в среднем 4 — 8 арш. Склоны ее круты, задернены, и у основания опоясаны, обычно, рядом валунов. Репников. Ст. Ладога. Сб. Н. О-ва Л. Древн. Вып. 7. 2) Летопись по Лаврентьевскому списку, изд. 1873 г., стр. 13. 3) Котляревский. О погребальных обычаях язычников славян. Стр. 122. Указывают на несомненное существование финских племен ями, корелов, лопарей и славян — кривичей многочисленные названия селений и местностей. До настоящего времени существует часть города Старой Руссы Коломец (Колоемец), или пригород около Ямецкого болота. В писцовых книгах XVII в. (1625 г.) действительно на острове, образуемом pp. Порусьей и Перерытицей, указывается Ямецкое болото. Несколько деревень носят название Ям; Ямище Старорусского района, Ямно Волот, р., Ямно и Ямно Замошское Белеб. р., Ямно Подд. р. Часть села Налюч известна под именем Корельская Налюча, а в Подд. р., неподалеку от Рдейского озера, есть деревня Лопари, или Лопарьи Ривки. К северо-востоку от Налюч начинается обширнейший мох, имеющий финское название «Невий», означающее болотистое место. С другой стороны названия деревень — Кривовицы и Кривозерово Подд. р., Кривцы Старор. р., Кривицы Волот. района говорят о славянском племени кривичей. А названия Литвиново Старор. р., Ляховичи. Залучск. р., Ляхново Подд. р. говорят и о литовцах, которые появлялись здесь в течение веков. В чертах населения еще можно отметить два характерные типа — это длинноголовый, широколицый, относимый учеными к славяно-литовскому типу. Он сохранился здесь более, чем где либо. Светлорусые, кудреватые волосы, светлая борода — не окладистая, а долотом, небольшая голова, открытое лицо нежно-белого-розоватого цвета, небольшие серо-голубые глаза, а иногда карие, или темноватых оттенков, большой, но правильный, нос — вот отличительные черты исконного местного жителя Великорусов — Новгородца. Другой тип — широколицый, но короткоголовый, урало-алтайский-финский, тот же русский тип, но уже носящий признаки помеси со стародавними инородцами, или каких-либо неведомых влияний. Наблюдается тут раскосость глаз, плечи усутулившиеся, рост пониже, редкая бороденка растет клочьями, одним словом, все обличье принимает вид соседа-финна, от которого в иных случаях и не отличить русского человека. Среди жителей б. Налючской волости часто можно встретить этот тип с его характерными особенностями. А к востоку от Налюч, в б. Демянском уезде, до сих пор сохранились необрусевшие корелы, говорящие на своем языке, напр., в селении Карельские Кавеки. Одним словом, здесь обитали и смешались многие народности, объединенные в один, поглотивший их, русский тип — великорусса. Большая часть населения живет в селах и деревнях (1926 г. 91,4%) и только около 8,6% в городе. При этом количество жителей, как показывают 60-летние наблюдения (с 1858 по 1917 гг.), постепенно возрастает (в среднем ежег. 0,78%), но рост этот не всегда равномерен: 1858 — 84 гг. — 0,95%; 1885 — 1917 гг. — 0,70%, в 1924 г. — 68 %, 1925 г. — 1,39%. Вообще же численный состав населения таков:
Годы. Сельское население: Городское: Всего. Мужчин: Женщин:
1858 60699 68088 — — 1860 65226 69489 9236 143963 1885 75717 81250 15849 190301 1914 101815 114380 16283 232478 1917 99227 105680 22535 227442 1920 97618 111102 19757 227820 1923 94761 116750 18294 231263 1926 96902 119013 18552 234467
Как показывает таблица, количество женщин больше, чем мужчин (в 1917 г. на 100 м. 106,5 ж.), и вследствие этого 8,8% крестьянских хозяйств оказывается совершенно без работника, мужчины, не смотря на то, что % рождаемости мужчин больше, чем женщин (1925 г. м. — 1,55%, ж. — 1,25%). Это ставится в зависимость с войною, земледельческим трудом и отсутствием промышленности. Еще в 1878 г. проф. Янсон отмечает перевес мужской смертности в б. Новгородской губ. (17,3%), ставя ее в этом отношении на первое место. По социальному положению — преобладают земледельцы крестьяне (1897 г. — 97,9%; 1917 г. — 89,5%) и только 10,5% не земледельцев и горожан. Исторически же крестьянская масса составилась из бывш. до 1861 г. государственных крестьян — 76,9%, помещичьих — 21,4%, удельных — 0,1% и собственников — 1,6%. Крестьянское население отличается многосемейностью, и это обстоятельство облегчает работу крестьянина, а, кроме того, с увеличением семьи обычно увеличиваются и запашки и посевы и вообще улучшается благосостояние землероба. Средний состав семьи — 6 ч. (В 1917 г. количество семей по числу членов было таково: 2 — 3 ч. 13,8% хоз.; 4 — 6 ч. — 43,8%; 7 — 10 ч. — 32,4%; 11 чел. и больше — 5,9%). Трудоспособных же членов семьи оказывается только около половины (1917 г. 52,6% — 121877 ч. = 52,9% — 58689 мужч., 52,4% — 63188 женщ.). Всего же в 1917 г. было 36847 хозяйств — семей. (Общинн. 35362 — 96%; отрубн. 1173 — 3,2%; хуторск. 210 — 0,8%). После 1918 г. целые волости разбились на отруба и хутора, а местами выделились особые группы, образовав трудовые артели и коммуны. Природные условия края благоприятствуют жизни населения, потому и расселилось оно сравнительно густо. В 1917 г. на 1 кв. км приходилось 28,6 ч., а выкидывая неудобные земли, плотность (сельскохозяйственная) увеличивается до 56,7 ч. В этом отношении Старорусский край стоит на первом месте в Новгородском округе (Общ. плотн. — 16 ч.) и несколько выше плотности нас. Европ. России (1915 г. — 26,4). Наиболее плотно население в Старорусском районе (б. Медник. — 50,5 ч., Дубовицк. — 70,9 ч.), а в районах, расположенных среди лесов и болот, на ю.-в. и ю.-з., — Залучском (б. Залучск. — 15,8, Губинск. — 12,9 вол.), Поддорском (б. Подд. в. — 12,3) и Белебелковском (б. Белеб. в. — 15,8) плотность наименьшая. Но в то же время здесь население принуждено скучиться и уплотниться на сравнительно небольшой площади культурной земли. Расселилось оно небольшими поселками и деревнями. Селения по 100 — 200 домов очень редки, а в среднем на селение (1917 г.) приводится 26 хозяйств и 156 жителей, а всего 1313 селений, 1402 общины (в 1924 г. 1599 селений, из них 1366 сел и деревень, 113 хуторов и 120 проч. сел.). Сельское население живет преимущественно небольшими деревнями и поселками. Природные условия мало способствовали здесь образованию больших селений. Первый поселенец, говорит Ключевский в курсе Русской Истории, посреди лесов и болот с трудом отыскивал сухое место, на котором было бы можно, с некоторой безопасностью и удобствами, поставить ногу и выстроить избу. Такие сухие места, укрытые пригорками, являлись редкими островами среди моря лесов и болот. На таком островке можно было бы поставить один, два, много три крестьянских двора. На самом деле, писцовые книги XV — XVI ст. подтверждают это. Влияние этих условий сохраняет свою силу местами и по сие время, тем более, что разбросанность удобной для землепашества земли, желание приблизить свой участок к усадьбе, все это способствовало образованию небольших поселков и выделению из больших селений хуторов и отрубов. Деревни и выселки расположены большею частью вдоль речек или ручьев, — маленькие в одну линию окнами на дорогу и на реку, и несколько большие в две линии, а посреди их обычно идет улица. Большие деревни раскидываются по нескольким улицам с переулками. Посреди улицы — часто колодезь, иногда с высоким журавлем. Против окон, через дорогу, в небольших деревушках, обычно, располагаются амбары для хлеба, а в больших — на заду, на задворках. Постройка небольшая, деревянная. Так как природа не обидела жителя лесом, а в годы гражданской войны громадные казенные леса оставались совершенно в бесхозяйственном состоянии, — то большая часть деревень в это время значительно обстроилась. Вообще деревня стала выглядеть теперь чище и опрятнее, чем прежде. Только по-прежнему постройки теснятся одна к другой, и во время пожаров дома захватываются огнем в один миг. Крыши чаще крыты соломой, а в некоторых местах почта все кроются лучинкой, и только кой-где более зажиточные крестьяне крыли тесом и еще реже железом. По местам бывали и черепичные крыши. Избы часто большие, просторные, хорошо построенные, светлые, уютные, теплые. В деревнях, богатых лесом, а особенно в отдаления от города, устраивают под одной кровлей две избы — одну просторную светлую — летнюю, а другую маленькую, приземистую, с маленькими окнами — зимнюю на зимние холода. Одиночные и летние избы обыкновенно устраиваются с крылечками. Пол в такой избе настилается высоко над землею; иногда его поднимают на сажень, так что изба превращается уже в двухэтажную; ее нижний этаж служит кладовой, или зимним помещением для телят и вообще мелкого скота. Часто около такого дома устраивается прикролечек в виде галереи, куда собираются в праздничные дни сельчане побеседовать, а молодежь — повеселиться. Любят украсить крестьяне свой дом снаружи резными подзорами под крышей, резными наличниками у окон и т. д., выкрашивая эти наличники и ставни в яркие цвета. Только теперь, как будто, повывелся этот обычай. Во многих деревнях встречаются двухэтажные избы. Это — избы более зажиточных хозяев; а иные, побывавшие в городе, устраивают себе и дом по городскому образцу. Но наряду с этим, в Белебелковском и Поддорском районах можно еще встретить и приземистые черные курные избы — остаток давней многовековой старины, много есть и жалких лачуг, в которых о чистоте, просторе и удобствах речи быть не может. Здесь зимою, в страшной духоте и зловонии, среди массы насекомых, живут вместе и хозяева и животные — телята, овцы и др. Вообще же оригинальности, художественности и красоты в постройках нет. По внутреннему убранству, крестьянская изба еще до сих пор сохранила тот тип, какой имела 1000 лет назад. Это одна комната 6,5 х 6,5 или 6,5 х 8,5 м, изредка разделенная на двое дощатой перегородкой. Направо от двери — большая русская печь, на которой может улечься довольно многочисленное семейство. Налево — полати, завешенные пологом, или занавеской; иногда небольшой перегородкой и шкафом отделяется комнатка — спальня. В красном углу — стол, покрытый домотканой крашеной скатертью, у левой стены — другой. В красном же углу развешены темные, часто старинные, закоптелые, иконы. На стенах висит кусок зеркала и несколько лубочных картин. Около передней стены идут скамьи. Около печи — крышка люка с кольцом — в подполье. Несколько стульев и табуретов дополняют обстановку избы. В последние годы во многих избах появились наменянные на хлеб и вообще продукты сельского хозяйства занавески, городские полированные столы, шкафы и комоды. Пол, стены, утварь хозяйки стараются держать чище. В летнее время и зимой, до наступления холодов, обычно, вся семья спит прямо на полу, и только в холодное время забираются на печь или полати. К избе сзади примыкают сени, через которые ходят на двор к скоту. Двор идет прямо же за сенями и делится на две половины — холодную и теплую, т. е. самый двор и хлевы, куда загоняют скот на холода. Над двором под крышей складывается солома, сено, мякина. Около двора под навесом, или в самом дворе, стоят телеги, колеса, оси, бороны, колья, жерди, которыми огораживают поля и др. Въезд во двор устраивается с улицы через широкие ворота. Отдельно от этих построек обыкновенно устраивается небольшая амбарушка. На окраине сада, поближе к воде, размещаются бани, а за огородом у самой околицы, подальше от жилых построек, стоит гумно с ригами для сушки и молотьбы хлеба, а около них, обычно, стоят стога не молоченого хлеба и вымолоченной соломы. На задворках, а в маленьких деревнях и против окон избы, через дорогу, насажены небольшие садики. За двором разделаны огороды. Почти в каждой деревне посредине стоит небольшая часовня. Иногда она вынесена за деревню на особо выдающиеся по красоте своей места, где, когда-то в незапамятные времена, находились старинные кладбища — жальники, окруженные большими камнями. — Культ и совершался на этих жальниках. Вблизи обычно лес и вода, населенные в сознании первобытного человека духами — ведьмами и лешими. Потому-то у этих священных мест на холмах и располагались древние кладбища и кумирницы. «Прииде на холм, идеже стояше Перун», говорится в летописи о таком месте. Вообще же красивые обрывистые берега рек, на которых расположены деревни, мельничные заводи, красивейшие ущелья, зелень садов, в которой утопают избы, недалекие мощные леса, как бы создающие фон картины, все придает многим деревням, особенно издали, привлекательный вид. Среди мира и тишины природы можно здесь, кажется, найти отдых и успокоение от шума, сутолоки и утомительной шаблонности городской жизни. Зато осенью, когда дождь превращает деревенскую улицу в жидкое, грязное болото, со всею силою обнаруживается некультурность деревни. Всюду, куда ни бросишь взгляд — и на полях, и по самой дороге находится масса камней. Они не дают ни проезду, ни проходу, мешают на каждом шагу землепашцу, сереют, чернеют, белеют, чуть не кричат, что и их можно использовать, хотя бы для той же улицы, или дороги. Но деревня, сама по себе еще не дошла до этого. Вообще же она, взятая без всякой прикрасы, производит неблагоприятное впечатление. Иногда покосившиеся избы, крытые соломой, и часто вблизи от мощного леса, из которого была возможность приобрести материал для постройки, так и говорят об отсталости и опущенности населения. Сами крестьяне, главные жители края, одеваются зимою в овчинные полушубки — (поддевку), а поверх в дорогу еще в шубный или суконный армяк — тулуп. Летом — одевают домотканый кафтан, или пальто городского покроя, или пиджак. Работают, обычно, в рубахе и штанах — иногда домотканых, льняных, а в последнее время чаще из фабричных материй и ситцев. Рабочей обувью служат гигиеничные, просторные, легкие поршни — род туфлей, или сандалий из кожи с подметками, пришитыми к верху. Надеваются они на ногу, обмотанную портянкой, или онучей и прикручиваются к ноге по голени ремешками; а многие в работе не признают другой обуви, как лапти. Обычной же обувью служат кожаные сапоги, зимой — валенки из овечьей шерсти. На голове зимой — меховая, или вязаная шапка, а летом — картуз, или фуражка. Деревенская молодежь в большинстве деревень одета по городскому — в пиджаки, иногда френчи, брюки, а последнее время — в галифе и сапоги бутылками. Визжащая гармонька и тросточка, иногда железная, которая при столкновениях играет роль оружия, дополняют наряд деревенского франта. Описать одежду женщин несколько труднее, т. к., потеряв связь с древними оригинальными национальными нарядами, она отличается крайним разнообразием. В глухих уголках на праздниках и гуляньях еще недавно можно было видеть древнерусскую одежду — расшитые сарафаны и сорочки, бусы, окружающие шею и спускающиеся на грудь, рефеди с подвесками на голове. — Этот красивый головной убор переходил обычно из рода в род. Он имел вид кокошника. У девушек заканчивался надо лбом в виде рогов с подвесками. У замужних женщин этих подвесок уже не полагалось. Обыкновенно рефедь унизывалась жемчугом и самоцветными камнями, а чаще бисером и стеклярусом, подобранными в рисунок. Под одно к рефеди с ушей спускались большие жемчужные серьги. Еще в сундуках и укладках старушек и до сих пор хранятся эти пережившие свой век наряды. В обыденной жизни головным убором замужних женщин является цветной кокошник, а одеждой — кофта, так называемая, распашонка, и сарафан. Верхней одеждой зимою — овчинный полушубок (поддевка), или же расширяющаяся книзу ватная шуба-кацавейка. У девиц и у молодых женщин верхнею праздничною одеждою является лисья шуба, покрытая темной, или цветной фабричной материей. На голове цветистый платок или, в последнее время, какая-нибудь большая шляпа с яркими цветами и лентами. Вообще в одежде женщин, особенно девиц, сказывается влияние города и отживающих в городе мод. Но, в общем, ничего выдающегося, оригинального в одежде старорусских поселян — землеробов нет. То, что было так красиво и оригинально — национальный женский костюм, вывелось, или лежит без употребления в деревенских сундуках. Обычная деревенская жизнь идет однообразно, монотонно. В некоторых местностях, напр., в бывш. Виленской, Высоцкой вол. в прежние годы была развита совместная работа крестьян, так называемыми, толоками. Навоз и по настоящее время крестьяне вывозят и запахивают компаниями. Сперва у одного, потом у другого, и так по очереди у всех членов компании. Так же работали прежде и на сенокосах, и особенно при молотьбе хлеба и мятье льна. Лето и осень в деревне проходит быстро среди постоянной работы, а осенью с первыми заморозками, или зимою, только обмолотят хлеб, мужчины едут в лес на заготовку дров или дома займутся какими-либо поделками. Крестьяне безлесных мест спешат подвести себе дровец, а в лесах, особенно по сплавным рекам, начинают заготовлять лес и дрова для сплава, а к весне вывозят заготовленное к рекам. Дома в обычное время каждому свое дело — хозяйка ведет домашнюю стряпню, поит скот, доит его, и все молочные скопы находятся в ее распоряжении, а сеном и зерном ведает сам хозяин. Если семья большая и есть невестки, у каждой из них свое дело по порядку, заведенному исстари. Только у земли, особенно в страды, работают все, кроме старых да малых. Работы много и работы тяжелой. Земля неласковая, суровая, с глиной и песочком требует навозу и большой работы, а хлеба родит сам 3 — 4, да и хлеб черный — рожь, овес, горох и лен. Работать чаще приходится наспех. С весны или дожди льют, или начнется засуха, так что к земле не приступиться. И летом дожди льют, не вырывается ясных деньков — без сена останется... а наступит сушь — жара, не успеешь — рожь потечет, как вода. Тут уже некогда запаздывать, копошиться. Хлеба в перегонку один за другим поспевают. И работают от зари до зари землеробы, натружаясь на работе. Часто вся тяжесть летних работ падает на женщин, особенно у сплавных рек, где мужчины, почти поголовно, отправляются по веснам на сплав. Зато женщины умеют здесь и пахать, и косить, а огороды всецело лежат на женщинах. Конечно, вследствие этого сельское хозяйство часто опускалось 1). 1) О работах земледельца, о лесозаготовках, сплаве, рыболовстве и других занятиях подробно — во второй части в соотв. главах. Кой-где, в лесных местах, вечерами крестьяне займутся поделками из дерева, а женщины возятся около льна и, в конце концов, у них появляются трубки холста, скатерти и т. д. Ткут для домашнего употребления и сукна. Если же мужчины уходят на заработки, женщины исполняют и мужские работы, а вечерами прядут. Работает и молодежь. Чтобы веселее шла работа, пряжа, вязанье и др., исстари заведено собираться по вечерам к огоньку по очереди на поседки. Ждет — не дождется этой поры молодежь. Весело за работой проходило время. Посреди избы ставился светец, кто-нибудь переменял лучину, а кругом, по стенкам, рассаживались, каждый со своей работой, — девушки прядут, парни плетут лапти, или вяжут сети. Звонко заводил запевало песню, а после начинались загадки, шутки, прибаутки, пословицы — и веселей работалось. Здесь-то и родилось много задушевных, хороших песен о горе и радостях жизни крестьянской. Обычно поседки начинались с Михайлова дня 8/21 XI и шли до масленицы. Только в последние десятилетия характер поседок, или «супрядок», изменился. — Под гармоньку начинаются пляски, песни, частушки, а вместе с этим угощение. И так — изо дня в день. Таким образом, среди веселья молодежь отвыкает и от работы и от семейной мирной жизни. Разоряется и крестьянское хозяйство нерасчетливыми угощениями и неумеренными удовольствиями. А местами развито на таких супрядках буйство, драки, так что в редкой деревне не бывали раненые и даже убитые. Нравы населения вообще грубы и дики. Дерутся спьяна, дерутся из-за, задора, дерутся из-за девиц, одним словом всегда найдется повод для драки. Деревня идет на деревню. В ход пускаются колья, ножи, кинжалы, а во время войны, когда в деревне появились револьверы и огнестрельное оружие, пускали в ход и винтовки и револьверы. Порезанные, побитые, с раскроенными черепами люди старались впоследствии отомстить своим обидчикам, и так являлись нескончаемые поводы для драк.
(8 фото: д. Дубовицы, Развалины Курского городища)
«Меня били колотили — В три кола, четыре гири. Я, мальчишка, не бежал, С кармана ножик вынимал», говорится в одной местной частушке. И это горькая правда. И убитых много. Убийства тайные, явные, в драке в 1920 — 22 гг. были особенно распространены. Тогда крестьяне, почти поголовно, принялись за выгонку самогонки. Распустившаяся и озверевшая под влиянием многолетней войны, деревенская молодежь сильно опустилась. В 1922 г. за время только от 19 декабря до 20 января было 37 чел. убитых. Вообще в годы войны количество убитых на супрядках и праздникцких возросло. Характерны для пьяной, буйной молодежи частушки, которые распевали по деревням. — В них с особой силой высказывалась потеря всякого доброго чувства, озверение, искание крови, и этим похваляются разошедшиеся пьяные молодцы. Как образец этой ужасной вакханалии, могут служить, взятые наудачу, частушки: «Мы без ножиков не ходим, Без кинжалов никогда, За наганы нет суда».
Зарезали братуху, Все равно я ворочу. Попадет ко мне навстречу, Я кинжалом закачу.
Попадется супротивник, На узенькой дороженьке, Закачу двулезный ножик, Он протянет ноженьки 1). 1) Старор. газ. «Кр. Пах.», 1922 г., № 139. А еще раньше 1922 г. были деревни, в буквальном смысле, занимавшиеся грабежами, нападавшее целыми шайками. Зато и расправы с грабителями были кровавы. — Вообще за старорусцами идет нехорошая слава драчунов, забияк. По-видимому, и спокойные и хорошие люди, а в задоре готовы на все... Так повелось исстари, а самогонка только усилила зло. У пожилых, степенных хозяев в последние годы очень часто, почти каждый день, идут сходки. Говорят о своих крестьянских делах, о налогах, разбираются в декретах и т. д. Предметов, тем для разговора и мирских решений всегда достаточно. Всколыхнется деревня в местные, заветные праздники. В каждой по нескольку праздников. — Один, два — приходские, а другие установлены самой деревней — стариками в память падежа скота, и прекращения какой-либо повальной болезни. Последние праздники, обычно, бывают летом, а приходские праздники — чаще осенью и в начале зимы, когда, обмолотив хлеб, крестьяне в состоянии развернуться, попраздновать. Целыми семьями идут тогда гостить из соседних деревень крестьяне в праздничную деревню. И хозяева стараются не ударить в грязь лицом — угостить вовсю... Эти угощения еще до сих пор носят местами характер старинного хлебосольства. За целую неделю до праздника, а то и больше, идут разговоры в деревне, кто и что купил, чем кто будет угощать. За день за два режут барана, теленка, а кто борова палит. Хлопочут и хозяйки: моют, стирают, готовятся к празднику. Накануне пекут они «канунники» — полубелые пироги с начинкой. Приходят гости — родственники из других деревень, и ужин уже проходит по-праздничному. «Канун говорит за праздник» (пословица). Утром, в самый праздник, некоторые идут в церковь, за исключением хозяек (конечно, многие — только к церкви). По пути из церкви приглашаются еще новые гости. Гости наезжают и подходят в течение всего утра из других деревень. И после каждый кичится — у него, дескать, тот-то, да тот-то был... Возвратятся домой, и начинается чаепитие. Чинно садятся гости за стол, покрытый цветной скатертью, уставленный сахарницами, блюдами с творожными ватрушками, печеньем, вареньем, сметаной — по достатку хозяина. Тут же — громадной величины кокоры с творогом. На руки всем растягиваются полотенца — ручники; а если в семействе есть дочери невесты, вышитыми полотенцами убрана бывает вся изба. Чай пьют долго, чинно, до нескольких потов, а через час — два около полудня приступают к обеду. Гости собираются к этому времени все. На столе — белая скатерть, резаный большими ломтями хлеб, новые лаковые ложки, лаковая же солонка. Кругом уставлены скамьи. Гостей приглашают садиться, но все мнутся. Никто не решается сесть первый, — такой уж порядок… Наконец, после долгих приглашений хозяина, старший гость усаживается в красном углу. Усаживаются и другие по чину. Все смолкают, парни поджимают ноги под лавку, девицы чинно сидят, поджав губы. Дети никогда за столом не садятся вместе со старшими… «Идите в чулан», т. е. за перегородку, такой, обычно, слышат они приказ, но там они не прогадывают... Между тем за столом растягиваются по рукам расшитые полотенца. Где-то там, в сенях звякает, как будто, стекло. Кой у кого сверкают искорки в глазах. Старики поглаживают бороды, кто охорашивает усы. А молодежь, исподтишка, уже начала шушукаться. Идет хозяйка… В большой глиняной, или деревянной латке-миске несет она квас-окрошку — тут печенка, яйцо, огурец, лук, сметана, а зимою — пареная брюква... Хозяин несет «гусыню» — четверть водки. Праздник вообще определяется количеством выпитого и съеденного. Рюмок не полагается — пьют из одной чашки вкруговую. Чашка выбирается с рисунками самых ярких цветов, — чем ярче, тем лучше. Такова вообще вся посуда. Употреблять стаканы, по местам, считают зазорным, а у кого появляются они, на тех смотрят с неудовольствием. Он, де, отделяется от нашего роду-племени. Хозяин дает чашку более почетному гостю, но никто не хочет пить первый. Начинаются уговоры, упрашяванья. Наконец, хозяин, уже вместе с почетным гостем, уломают кого-либо. Гость берет чашку в руку. «Ну, с праздником!» — поздравляет он, приговаривая прочие пожелания; да еще поломается, когда хозяин наливает чашку. «Много, много, ...ну, что ты, ну, довольно»... Потом выпьет, крякнет, закусит куском хлеба, часто посоленным до выпивки, и лезет ложкой в квас. А чашка идет дальше... А случится сидеть за столом отцу с сыном, не полагается тут, по старым заветам, сыну пить без разрешения отца. Его угощают, а он отказывается… ждет, пока не скажет отец: «Ну, ты, Ванюха, выпей». Чинно едят все квас из одной миски, а хозяйка дежурит... Только подходит квас к концу, она летит подбавлять. Наконец, приканчивают с квасом, кладут на стол ложки... Хозяйка несет студень из зарезанной перед праздником скотины, а хозяин, снова с гусыней, только теперь гости уж не ломаются... «Не пристало на второй»... — «Первая колом, вторая соколом, а третья сама идет»... Дальше идет черный ржаной пирог с селедкой, а в рыбных местах — с рыбой. Пирог подают неразрезанным. Хозяин торжественно, при общем молчании, надрезает с боков верхнюю корку, потом режет вдоль и поперек, не захватывая нижней корки. Эти куски разбираются гостями, так что обнажается начинка из овсяных круп или капусты с лежащей поверх рыбой. Взяв одной рукой кусок верхней корки, каждый гость другой рукой берет кусок рыбы, или селедки, с тем расчетом, чтобы половина рыбы осталась к нижней корке. Откусив кусок пирога, откусывают и кусок рыбы, да подхваливают хозяйку, подхваливает ее и хозяин — «да, у меня баба не подгадит»... Пирог, обычно, подают на деревянном донышке. Пока гости заканчивают верхнюю корку пирога, хозяин, стряхнув рыбу на донышко, разрезает, или разламывает нижнюю корку пирога… Съедают и ее... А хозяйка несет уже на стол густой, жирный, мясной суп. Хозяину она подставляет в другой миске неразрезанные куски мяса. Тот берет два ножика, вырезает кость, отдает кому-нибудь из малышей, а мясо размельчает ножами. Все делает он важно, серьезно, как будто совершает какое священнодействие. Разрежет часть, всыплет в суп. Хозяйка, время от времени, подливает суп, а он подкладывает мясо. Наконец, и суп покончен. Иногда подают еще второй — рыбный, но, как общее правило, ограничиваются одним супом — мясным... Появляется на стол миска с дымящейся кашей. Хозяйка приносит прямо из печки и масло в глиняной маслянке. В одной руке у нее эта маслянка, а в другой ложка. Ложкой она отмеряет масло. Нальет в ложку, выльет в кашу..., нальет — опять выльет,... а гости молча смотрят, да останавливают — «полно, полно... на, смотри ты, каша-то в масле плавает»... Обязанность хозяина размешать кашу. После каши — второй пирог уже белый — с рыбой или яйцами (чаще с яйцами, капустой или овсяными крупами, а в последнее время — с рисом). Пирог, обычно, горячий, он парится в печке на сковороде до самого обеда. Хозяин разламывает его на куски (не режет). Опять наливает хозяйка масла через ложку; опять те же уговоры, что и у каши. Здесь, и на самом деле, нижняя корка пирога плавает в масле. Все берут по куску. Иногда начинка свалится, тогда ее вылавливают куском из масла. Тут и губы, бороды, руки — все в масле. Поедят пирог... Подают булку, нарезанную кусками, ворохом в глубоком белом блюде-миске, а на чайных блюдцах сахарный песок, чтобы макать в него булкой, или же в миске, остывший красный клюквенный кисель, густо засыпанный песком. Едят с булкой. А при каждой перемене хозяин старается обнести всех гостей из чарки, так что к последнему блюду есть уже и подвыпившие. Разговоры начинаются вовсю, — тут и шутки, тут и смех. «Ну, не обессудьте, гости, хорошие» — говорит, в конце концов, хозяин — значит обед кончен. Чинно каждый поклонится хозяйке с хозяином, и друг друга поблагодарят за компанию. После обеда хозяин предлагает поспать. Старики поговорят, поговорят, да тут же в избе и расположатся на отдых, а молодежь идет прогуляться по ярмарке, если она открылась, или в какой-нибудь дом, а хозяйки убирают со стола, моют посуду. Все куски — остатки обеда убирают, чтобы доесть в следующие дни, или же раздают ребятишкам. Уборка кончается, и защелкают самоваром. Согреют его, молодежь является с ярмарки, старики, потягиваясь, поднимаются, и начинается чаепитие в том же порядке, как и утром. Пьют в прикуску без щипцов. Молодой парень совсем сконфузит себя, если возьмется за щипцы... Кончают пить, чашку перевертывают, а остаток сахара кладут наверх или бросают в сахарницу. Заканчивая чаепитие, начинают шутки-прибаутки, иногда и очень грубоватые, напр., «ну, напился, напоролся, ажно пуп раскололся». «Охтеньки, ни встать, ни подняться, ни согнуться, ни поклониться». После чаепития готовятся к гулянью. Девицы развязывают узлы с принесенной одеждой. Красятся красной бумагой от оберток цикории, завиваются на спицах, иди на гнезде от прялки. Летом обычно захвачено у них несколько перемен платья, чтобы переодеться несколько раз во время гулянья, показать свою «округу». Платья широкие, длинные, ярких цветов, украшены кружевами, стеклярусом, лентами. Одевают одна другую, а потом гурьбой отправляются гулять. Если есть какие-нибудь золотые вещи — часы, цепочки, серьги, браслеты — все это одевается, а часы и цепочки развешиваются даже поверх шубы или ротонды, а у кого нет золотых, иногда и медные повесят, почистив их мелом. Чинно, важно ходят гуляющие из одного конца улицы в другой. На завалинку выползают старики, бабы поглазеть, и зорко смотрят, особенно бабы, за своими гостями, замечают, сколько кто платьев переменил; начинается и хвастовство, «колотятся», «косточки перемывают» гуляющим. Нравятся девицы, которые прямо, гордо выступают, «как павы». Тут же и парни компаниями с гармоньками шатаются, тут и пьяные ломаются — пиджак бросит, выделывает всякие фортели руками и ногами... Раздаются песни, частушки. Поют и девицы и парни. Каждая компания поет свое, пищат гармоники, кричат подвыпившие, кой-где заводятся драки, одним словом, деревня скрипит, стонет, воет. Для порядка ходит дневальный, с березовой палкой, которая выбирается с наростом на конце. Его обязанность — разнять пьяных драчунов, успокоить, посадить; в случае нужды, в подвал. Как только начинает темнеть, девицы из других деревень начинают расходиться, а за ними и парни с песнями, игрой на гармоньке. Парни, обычно, покупают «на расход» гостинцев и сыплют их летом девицам в зонтик, зимой — в платок. А те несут этот платок на виду, чтобы все звали, что получен подарок. Хозяева с гостями приходят домой, все переодеваются, ужинают. Ужин — тот же обед, только поменьше пьют, если маловато выпивки, а обычно идет повторение обеденных церемоний. После ужина старики садятся еще покалякать, а молодежь идет на завалинку, или «поседку» повеселиться еще. Тут начинаются песни, пляски, выступают певцы, поют старые песни. Редко, редко теперь можно услышать их. Какая-нибудь древняя старушка, или старец вспомнит их, вспомнит свои молодые годы, когда певались они, и зальется, распевая эти грустно торжественные напевы и задушевные слова, в которых изливались все переживания человеческого сердца. Находятся здесь большие самобытные артисты — целый век, всю жизнь свою, ходившие за сохой-матушкой — никем не замечаемые, расточавшие щедро свой великий дар по родным полям. Груб, дик, невежествен был тогда народ, когда создались эти песни, жил как зверь лесной, а как послушаешь старинных песен его, так и чувствуешь, что велик он был по душе своей. Грустна песня, так сердце кровью и обливается, слушая ее, и душа на части рвется, — а веселую хватит, так у тебя поджилки заговорят. 1) Оказывается, каждая волость, каждая часть б. уезда имели свои песни, свою поэзию. Только все эти песни совершенно позабыты теперь, вытеснены частушкой. Порою выищутся и художники гармонисты. Чего только ни изобразят они на этом, обычно, грубо звучащем инструменте. За эти часы бесподобной музыки полюбили и безответную «гармошку». Как заплачет она на высоких нотах, да как подхватят ее низы, словно широкою волною, так на душе у вас и захолонет. Под гармоньку поет горе и радость миллионов людей. В бедности мелодии помещаются реки слез обиженных. Под гармоньку, в веселую минуту, в вихре пляски несутся, топочут сотни избитых ног, выделывая самые замысловатые фигуры. Нет ни одной захудалой деревеньки, где бы ни было гармоньки, где бы ни тешила она человеческую душу. А на празднике она — первое дело, и особенно проявляется она в эти праздничные вечера. 1) Характерны в этом отношении песни, собранные А. Ф. Смирновым в Залучском и Налючском районах. Поздно, поздно, под самое утро расходится молодежь. Следующий день проходит в еде, питье, да гулянье; только едят попроще. На третий день гости расходятся по домам. При этом хозяева посылают «гостинцы» — пироги, или булку снести домой. Гости благодарят, приглашают хозяев к себе, зовут друг друга, — целый час пропеняют, вспоминая, что кто-нибудь, тот или другой, «погордился», не пришел в гости. Тут сказывается все хлебосольство крестьянина... Гости расходятся... и деревня прямо же затихает, пустеет. На четвертый день крестьяне понемногу начинают приниматься за свои дела... Так проходит деревенский праздник. Много печального представляет он. Крайняя нерасчетливость, пьянство, стремление «не ударить в грязь лицом», ради чего на водку перегоняется много пудов хлеба, драки с убийствами — отмечают черными красками эти дни отдыха и развлечения. Старые обряды и обычаи в настоящее время почти уже вывелись. Много и еще есть особенностей в жизни деревни. «По обряду, да по обычаю» любят действовать в глухих уголках, особенно среди старообрядческого населения. Во многих местах Белебелковского, Польского, Залучского и пр. районов еще все напоминает самый старинный уклад русской жизни. Древние иконы, старые книги, восьмиконечные кресты, раскольничьи стихи, — все это сохранилось здесь в нетронутом виде. Да и сами жители — высокие, коренастые, с правильным складом лица, мужественными чертами, серо-синими глазами и русой бородой, — несомненные потомки древней Новгородской вольницы. Зато крепко еще держатся они традиции. Весь год кругом, все случаи жизни обставлены у них особыми обычаями. В этом отношении особенно интересны, сохранившиеся в отдельных уголках, свадебные и похоронные обряды. Большая часть деревенских свадеб связана с зимними, уже упомянутыми выше, супрядками, а в верховьях Ловати еще устраивается так называемый «навоз» (в с.-зап. части края — «сборная»). Верст за 15 навозят к себе девушки какой-либо деревни подруг — повеселиться. Днем они прядут лен, а к вечеру подходят парни и начинается веселье. «Навоз» устраивается по очереди в нескольких деревнях. Здесь парни и выбирают себе невест. Наметив невесту, парень объявляет родителям, которые судят, о роде — племени невесты, по пословице, что до женитьбы, дескать, «надо сесть на колоду, да разобрать всю породу». Вообще родители стараются, чтобы невеста не была хуже родней: «какие сами, такие и сани». Иногда, впрочем, не смущает и то, что избранница оказывается старше жениха, «старый конь борозды не портит», — говорят они. О невесте разузнают подробно — что умеет работать, много ль у нее приданого наготовлено, одним словом, обсудив все, едут с женихом как бы в гости на так называемые «смотрины» в дом родителей невесты. Там знают — зачем приехали, но виду не подают, — только невеста, если жених ей нравится, дает ему платок, или что-нибудь из своего рукоделья. Получив такой подарок, парень уже может рассчитывать, что отказа не будет, и засылает сватов. Сваты, обычно, одетые в шубы, подпоясанные красными кушаками, являются в дом невесты, рассаживаются по лавкам, в присказках стараются на все лады выхвалить жениха, спрашивают согласие родителей невесты, а те ссылаются на невесту. Является невеста. Опять же в присказках делают ей предложение, и, если она соглашается, сговариваются обо всем. Родители невесты неоднократно ездят к жениху — «дом глядеть», смотрят все хозяйство, скот на дворе, хлеб в амбаре и даже деньги. А невеста все время до свадьбы готовит приданое. По вечерам к ней собираются девушки — подруги помочь в шитье. Грустные, тоскливые песни о тяжкой доле девичьей поются в это время. Подходит канун свадьбы. Для невесты топят баню... и когда готова она, являются к ней и приглашают словами: «Спех поспел, Хоюла (хоюла — каменка) тепла, Макова (веник) готова, Париться пора N… N... на, пожалуйте в парную баенку». Невеста идет в баню, а дома плачет, заливается мать, причитая стихами и запевками. Обычно собираются соседи посмотреть, послушать этих «жалостных» причитаний. Приходит дочь из бани, садится за стол, а мать продолжает свой плач: Выйду я во чисто полюшко, Погляжу я на все четыре сторонушки, Стану кликать я свою милу доченьку, Не откликнется она, не оглянется, На чужой она, на сторонушке и т. д. В этот же день крестная мать невесты везет в дом жениха все приданое, развешивает его по стенам, приговаривая: А наша молодая Не была левая, Ока время не проводила, По полям зря не ходила. Ворон не считала, А все ткала, да ткала, Пряла да точила, Да в ваш дом норовила. И вешает, и вешает она, растряхивая одну за другой вещи, настилая одну за другою скатерти на стол. Глядите, люди добрые, не торопитесь, Да только после не колотитесь, Приглашает она всех и каждого зашедшего в избу посмотреть приданое. Наступает день свадьбы. Дружка (друг жениха) едет выкупить невесту к венцу. А там все двери закрыты, заложены, не пройти ему, и берет он кнут, стучится кнутовищем. Сказками — присказками просит он отворить: Отворите дверь, пустите гостя, Одарю я вас чистым серебром, Наградим вас чистым золотом, А вас кони ждут лихи, липоньки, Как помчим мы вас пуще вихоря. Да не чваньтеся, отворите же, Наш князь младой велел кланяться, Низко кланяться, вам не чваниться. Ему отвечают тоже присказками и отворяют двери, а в некоторых местах начинается торговля, за невесту требуют подруги выкуп. Наконец, повенчались молодые, и после венца, сидя вместе с крестным отцом и матерью, жених и невеста на разукрашенных лошадях с валдайским звоном (из 10 колокольчиков) едут домой. Впереди скачут два вестовых верхом на белых лошадях, убранных цветами и попонами, одетые в цветные костюмы, в высоких шапках с павлиньими перьями. А сзади едет остальной свадебный поезд. Лошади, убранство все стараются подобрать, чтобы «не ударить в грязь лицом». А тут по пути еще расставляются всякие преграды разные препятствия, заломы из бревен, досок. Вестовым приходится скорее очистить дорогу для молодых, заплатить собравшейся глазеющей толпе на гостинцы. А расплачивается за все дружка, который едет прямо же за вестовым впереди молодых, разбрасывая гостинцы по сторонам, угощая направо и налево водкой. Приехав деревню, весь поезд раза два проезжает вдоль улицы и останавливается против дома жениха. А оттуда уже вынесен на улицу стол, накрытый скатертью, с хлебом посредине. Невесту закрывают платком. Из поезда выскакивает дружка, отрезает от хлеба кромушку и кидает вверх, загадывая — «кто будет у невесты прежде, мальчик или девочка?» Если кромушка упадет резаным вниз, решают — девочка. Толпа стоит, смотрит, дивуется. Тут дружка подбегает к невесте, снимает платок, выкрикивая — «хороша ли молода?» — «Хороша, хороша, ура!», — раздается в толпе, а дружка кидает по сторонам гостинцы. Толпа кидается ловить их, а молодые идут с гостями в избу. Пред ними пашут, в дверях кладут шубу вверх мехом, благословляют молодых, осыпают хмелем и овсом. Садятся за стол... Начинается шумное угощение. Молодые в некоторых местах целый день до свадебного стола и венчания ничего не едят, хотя бы венчание было вечером. Утром на следующий день, только встают, молодая жена берет веник, завязывает его лентой и выметает пол. Позади ее бросают деньги; она возвращается назад, снова пашет, а деньги собирает. Через день молодые опять же целым поездом едут в дом невесты. Их встречают. Входят они в избу, становятся в красном углу, говоря присказки: «Ехал я путем дороженькой, — говорит жених, Сказала мне жена молодая, Что есть у ней маменька родная, Подойди же, маменька, поближе, Мы вам поклонимся пониже». — Входит мать с яичницей, ставит на стол. Молодые кланяются, а зять берет ложку, насыпает в нее денег, приговаривая: Золоту казну примите, А ложечку назад верните. Мать берет ложку с деньгами, говорит свои присказки, и начинается торжественный обед. Одним словом, около свадьбы, равно как и около других событий крестьянской жизни, исстари сложено множество обычаев, сопровождающихся нескончаемым рядом выразительных, метких присказок-пословиц. В отдельных случаях обрядовых традиций каждому исполнителю предоставляется высказать свою сметливость, ловкость в ответе меткой присказкой на заданный ему в стихотворной форме вопрос. Тут целый ряд поэтических выражений, передающихся по традиции из рода в род. Еще более поразительны по глубине неудержного горя-печали похоронные запевки, сохранившиеся в некоторых уголках края, главным образом, в юго-восточной части его. Впрочем, по отношению к свадьбе здесь нередко, чтобы избежать больших расходов, а затем и по старинней традиции устраивают свадьбы «уводом», особенно в тех случаях, когда родители невесты не дают согласия на брак. А традиция это — старинная, имеющая тысячелетнюю давность. В 1505 году игумен Панфил описывает обычай, бывший тогда, по-видимому, во всей силе. «Схождахуся на игрища, плясания и на вся бесовския игрища и ту умыкаху в жены себе, с нею же кто совещашеся». В играх, особенно в «горелках», и до сих пор наглядно изображается этот обычай «умыканья», а в свадьбах с «уводом» воспроизводится он на деле. Много еще мелочных обычаев, сохранившихся со времен язычества, то в одной, то в другой местности. Например, в северо-западной части, при рождения ребенка, бабка снимает рубашку с плеч отца, и, обернув ею дитя, сажает его в ящик. Но всюду, как и по всей России, сохранился еще масляничный обычай сжигания масляницы, сделанной из соломы, в виде куклы. Каждый хозяин дает на устройство этого чучела, что может, а сжигая ее, ребята пляшут, прыгают около огня и через огонь, приговаривая: Ах, ты, масленица, Кума, масленица, Обманула нас. На великий пост Дала редьки хвост. А мы редьку не берем, Курву за уши дерем. Сохраняется еще поверье в цветок папоротника, который будто бы, расцветает под Иванов день. Зато многие идут искать его, так как он дает чудодейственную силу отыскивать клады. Идут с лопатами искать и самые клады. Таинственные преданья об этих кладах существуют почти в каждой деревне, и искатели приключений, каждую Ивановскую ночь, изрывают заповедные места, связанные с легендами о скрытых сокровищах. Но подойти к кладу нужно умеючи, необходимо выполнить все, что сказано в заклятии, не то клад еще глубже уйдет в землю. Суеверные приметы на каждом шагу и в обыденной жизни. Верят, напр., в залом, сделанный недобрым человеком во ржи. «Сведет у женщины пальцы, высохнут руки», если она сожнет залом. Может недобрый человек вывести и скот со двора. Возьмет он клубок из коровьей шерсти, нашепчет на него таинственные слова, положит под навоз там, где хочет извести скот, — и беда тому двору... Скот будет болеть, подыхать. Да и скот считают нужным заводить определенных мастей — «по двору», иначе все равно не будет водиться. А если он по двору, то и заговор не так действует. При покупке лошади, коровы, ее повернут несколько раз кругом своего двора с нашептываниями, чтобы знала свой дом, знала порядки и т. д. «В верховьях» — (Подд., Залучск. р.) при пожарах, чтобы отвернуть от селения ветер, бросают пасхальное яйцо в ту сторону, куда нужно отвести, тогда и погорит только охваченная огнем постройка. А заговоры от укуса змей — обычный способ лечения. Вообще в области лечения еще до сих пор авторитет знахарей и знахарок, пользующих заговорами, — обычное явление. Много еще здесь темноты и невежества 1). 1) Цель моя — не описывать все обряды, обычаи и суеверия, существующие по Старор. краю, а только познакомить с некоторыми из них. Описать их более полно нет никакой возможности, т. к. они, в общем, изменчивы и крайне разнообразны. «Что ни город, то норов, что ни деревня, то обычай». И описанные обычаи распространены не повсеместно. Так, праздничный обед описан, как ведется он около с. Ефемова по реке Редье. Свадебные обычаи около Перегина на Ловати. (Многие подробности сообщены А. П. Барсовым и А. В. Вишняковым, и свадебные обычаи — Н. Я. Сумровой, которым приношу глубокую благодарность). Но, в общем, описанные обычаи, если не соблюдаются, то известны по всему краю с различными вариациями. Несколько иначе живут хуторяне. У большинства их обстановка жизни значительно лучше, да и живут они экономней, расчетливей. Особенно высоко стоит хозяйство у хуторян эстонцев и латышей. Многие из них имеют, или арендуют, мельницы. Дома, прочие постройки у них основательные, выстроены на городской лад, с балкончиками, палисадниками на лицевой стороне. Кругом обычно порядок и чистота. Поля обрабатывают тщательней, держат много скота и хорошо унаваживают землю. Скот, большею частью, у них улучшенных пород. Усердие, настойчивость, неутомимый труд — отличительные особенности этих людей. Возможность распоряжаться своим участком и хозяйством независимо от общины способствует улучшению дела. Зато малоплодородная почва у них родит хорошо. И часто около хутора, выросшего за деревней, или на пустыре, через несколько лет, оказывается цветущий уголок и наиболее культурное хозяйство. Есть и еще отдельный мирок, на котором особенно больно отражается тяжелая жизнь крестьянина — это мир детей. Обстановка, среди которой приходится подрастать детям, подчас прямо ужасна. Грязь, бедность, отсутствие медицинской помощи, резко сказываются на них. Ухода за ними почти нет. Матери, оторванные на тяжелую работу по хозяйству, не имеют ни сил, ни времени на это, и малютки, обычно, брошены на попечение малолетних братьев и сестер. Потому % детской смертности очень велик. (33,6% смертности до 1 года и 20,5% до 9 лет, из всего количества умерших в 1924 г. Стат. ежег., 53 стр.). А только подрастет ребенок, улица и друзья являются воспитателями и руководителями. Никакого надзора и наблюдения за ними нет. Детский мир живет своею жизнью, еще беззаботного, среди игр и занятий, которым учатся от своих, более взрослых, сверстников, которые передаются от одного поколения к другому. Потом дети уже сами нянчатся с младшими братьями и сестрами, помогают в домашнем хозяйстве. Мальчики чуть ли не с десятилетнего возраста начинают помогать родителям в полевых работах — сперва, как повозчики, при вывозке навоза, сена, уборке хлеба, пасут гусей, сторожат лошадей в ночном, — и так к 15 — 16 годам они уже являются настоящими работниками. Незаметно пролетают годы беззаботной жизни и втягиваются они в хозяйство, а от этих детских лет остаются только воспоминания о невинных забавах и развлечениях. Немного этих игр — они почти общи всем детям — это: прятки, луночки, рюхи, лапта, бабки, под колоду, в шарок, в казака, в пятнашки, а зимой шелыга или кила. Помнятся и детские считки при начале этих игр, не имеющие часто логического смысла, например: Тюку, тюку сечку, Высеку овечку, Знаю пятнаю, Пятнадцать есть. Или: Шильце, мыльце, Воронье копытце, Сам воронец, Поди вон наконец. или же: Ехал Ваня из Казани, Полтораста рублей сани, Двадцать пять одна дуга, Мальчик девочке слуга. Ты, слуга, подай карету, А я сяду и поеду и т. д. У мальчиков еще долгое время остаются воспоминания о ночном, куда отправляются они целыми большими компаниями и проводят ночи среди поэтической обстановки у костра, слушая фантастические рассказы о чудовищах, о страшных омутах, и заводях, кладах и т. п... Скоро проходят годы детства, явившиеся в последнее время и годами ученья, т. к. по зимам большинство детей ходит в школу. Но и тут бедность, недостатки обуви, одежды, необходимость помочь родителям обездоливают детский мир, отвлекают детей от школы, и, несмотря на все старания власти и общества, многие остаются неграмотными. Говорят старорусские крестьяне на «О» старинным говором, который уцелел всюду, где русский народ сохранился в наибольшей части своей. «О» при атом выговаривается очень резко. Эта особенность выделяет старорусца и новгородца среди других великоруссов, показывает она и связь населения с древними славянами, племени кривичей. Слова с «О» даже растягивают, напр., говорят столоп (вместо столб). Только в «верховьях», т. е. ближе к истокам рек Редьи и Порусьи, выше Векшина, «оканье» незаметно деревня за деревней переходит в «аканье», — вместо пойдем — пайдем. Здесь обычны и старинные грамматические формы, давно исчезнувшие в других местах. Никогда здесь не скажут: «он пришел», или «ушел», а всегда говорят «пришотца», «ушотца», «выпивши», «поевши», иногда — «поемши» и т. д. Окончания одних падежей заменяют другими, напр.: «к воды» вместо к воде, «рукам», «ногам», вм. руками, ногами; вместо идти говорят «иттить»; вместо е часто говорят «И», напр. «исть», вместо есть, в иржи, вм. во ржи и т. д. Названия деревень, урочищ, пожен хранят древнейшие исторические воспоминания, характерные для забытого в жизни старинного языка — Жирослав, Утополь, Серебро, Вешка, Колоуша Пакуша, Блудное, Добрыня. Здесь, в этих названиях — древнейший славянский язык, характеризующий даже быт народа, его нравы. И в обычном говоре населения встречается много слов, неведомых в других местах России, иные из них имеют глубокую доисторическую древность. Здесь никогда не говорят «пахать землю», а «орать»; слово «пахать» — здесь значит «мести пол». «Орет в поле ратай, понукивает, Сошка у ратая поскрипывает, Омешки по камушкам исчеркивают». Это былинная картина, как раз, новгородского пахаря. Идет он по пашне, поорывает усыпанную камнями землю, понукивает останавливающуюся в изнеможении лошаденку. Соха у него поскрипывает, а лемешки «омешки» беспрестанно задевают за каменья. Следовательно, картина былинного хлебопашца, как будто, взята со старорусского землероба. Древнерусские слова «кони», «мережки» «челн», «грабить» (сграбать сено) и др. встречаются на каждом шагу. Необычны здесь и ударения «жрав», а не журавль, «рчей», а не ручей. Одним словом, здесь и, главным образом, в болотной глуши наиболее сохранились древние слова и обороты речи. Вообще замечаются еще такие особенные слова и выражения: Ага — вот; ага! пополася — вот попался. Ау, брат! — пропало дело. Ай — Ах, Архаровцы — соврем. хулиганы. Бабка — 10 снопов ржи; стальной набоек для отбивки кос. Башка — овца. Байна — баня. Баркан — морковь. Берегут — ухаживают. Беднуются — говорят о нужде. Беремя — охапка. Бересто — береста. Беседа — сборище молодежи, поседки. Блукаться — шляться. Ботва — свекла, листья корнеплод. Бобушка — оспа. Бедно — досадно. Бухтиться — коробиться, выгибаться. Бучить — варить белье. Вареги — вязаные рукавицы. Ватаман — старший в артели. Вёдро — хорошая погода. Вежа — артель в 16 чел. на Ильмене для ловли рыбы. Взаболь — правда. Водиться — дружить. Возгри — сопли. Волочушка — небольшой воз сена. Восход — восток. Вылякивать — выкидывать (у рыбаков). Вылюдье — красота. В ряду — в лавках. Ветрянка — холодная кофта; ветряная мельница. Вухи — уши. Вязаться — связываться. Галята — галки. Гад — змея. Гверста — дресва, мелкий песок. Гля — для. Глев — слизь на рыбе. Гнила — глина. Горазд — очень. Горсть — мера льну из 15 волокон 11/2 — 2 ф. весу. Голик — обтрепанный веник без листьев. Гомонить — говорить. Голубить, приголубить — приласкать. Грабить — сгребать сено. Гребля — ров у вала. Гуща — каша из жита и гороху. Гулять — ухаживать (парень за девицей). В два счета — скоро. Дедовник — репейник. Дивья тебе — хорошо тебе. Досчан — чан. Дружник — ухаживатель. Дьянки — рукавицы, перчатки. Евойный — его. Ен — он. Есь; естя, ести — есть (от глаг. быть). Епанеичка — меховая безрукавка. Жито — ячмень. Жорны — жернова. Жмыхать — стирать белье. Журавины — клюква. Забава — милый. Замнуть — запереть. Запонь — плот для задержки леса. Заворки — жерди вынимаемые для прохода в изгороди. Застрека — лоток для стока воды с крыши. Залом — затор из дров или леса на реке; особые завязки на полосе ржи. Заход — запад. Звонить — болтать. Зоряница — отражение молнии пред хор. погодой. Изобка — маленькая изба. Издивляться — кривляться. Имать — ловить. Ись — есть (есть нечего). Кава — кол или обрубок бревна, вбитый в землю для привязки лодки. Кастык — инструмент для плетения лаптей. Кайюк — все кончено. Калитка — брюква. Кацевейка — женская ватн. кофта. Квашня — кадка для теста. Кладется — (курица) несется. Ключь — колодезь. Кляч — толстый обрубок дерева от корня. Кнея — мешок у невода. Кокорка — ватрушка, лепешка. Кони — лошади. Кодола — якорь. Костина — водоросли в озере. Колдобоина — выбоина на дороге. Колосники — накат для сушки снопов в риге. Козсн — бабка. Колотушка — сплетница. Коновка — кружка. Крилошане — духовенство, служители церкви, клир. Кряж — высокий берег с обрывом. Кусовничать — есть куски. Куделя — пук льна для пряжи. Кубач — вязанка обмолоченной соломы. Линул — полил. Лядина — смешанный лес на низине. Ляга — лужа воды. Матка — садушка картофеля, уцелевшая до сбора. с Максимцем — с дурью. Матерой — сильный, большой. Макса — молоки налима. Межень — полдень. Менек — налим. Мураш — муравей. Мурашка — молочный горшок. Мостец — ларь. Насад — лодка с гребцами. Надсадушка — горе. Наказать — поручить. Нахлебины — угощение молодых после свадьбы. Натурой — силой. Наопуко — навыворот. по-Насердке — по злобе. Неколи — некогда. Не здолить — не в силах. Новины — новоселье. Обабки — грибы. Обалка — небольшой воз дров. Огуменок — площадка перед пунями и гумнами для сушки сена. Обряжаться — накормить и напоить скот. Одонье — стог сена или не молоченого хлеба. Окрута — нарядная одежда. Окрутник — маскированный (на святках). Одноколок — тележка на двух колесках — таратайка. Опышка — одышка. Орать — пахать поле. Остатки — совсем (наречие). Осверить — перевесить, поднять рычагом (дом, барку). Осталась домахой — осталась за хозяйку. Осыпался улей — пчелы перевелись. Отава — молодая трава после косьбы. Охвота — охота. Ошесток — шесток у печи. Осуд — пересуды, сплетни. Паичка — милый. Палица — валек для белья. Пахать — мести пол. Пачеси — отбросы от чесанья льна. Палуба — остов крыши. Паренина — паровое поле. Пересыпать — перебирать избу. Пережний — передний. Петун — петух. Пешня — лом с деревянной ручкой для пробивания проруби. Плуга — прилавок в торговом помещении. Погода — ненастье. Под — кирпичный настил в печи. Подавалка — вилы для снопов. Подвески — жемчужные украшения девицы (надо лбом). Подзорины — резные украшения по краям крыши, окон и т. д. Поди знай — не известно. Подволок — чердак. Пожня — заливной луг. Покора — прорубь. Покуль — пока. Полица — дощечка при вязании сетей. Полоть (крупу) — выбирать сор из крупы. Поляк — нищий. Помольщик — привозящий на мельницу зерно. Поршни — крестьянская обувь — вроде сандалий. Посач — плутоватый дерзкий человек. Постав—шкаф с занавескою. Поседка — посиделка (беседа). Поточина — маленький ручеек. Пошава — болезнь заразная, эпидемия. Почки что — почти что. Пригожий — красивый, хороший. Прошло как в Камский мох — пропало неизвестно куда. Прикролек — небольшой навес у дома. Прищелобок — боковой фронтон у двускатной крыши. Приюсь, приузень — цеп для молотьбы. Причудник — капризник. Прокос — ряд скошенной травы. Пуня — сарай для сена. Пястка — горсть. Рази — разве? Растворить тесто — постав, тесто. Редели — спинка на санях. Режь — деревянная обшивка берега. Резун — особый вид осоки. Релки — песчаные наносы. Рефедь — женский головной убор. Руду метать — бросать кровь. Рыться — бросаться (деньгами). Самосильно — сильно, усиленно. Свита — одежда. Семя — зерна льна. Селитовать — торопиться. Слетье — огородные овощи. Сикашки — муравьи. Скирда — длинный стог ржи. Скус — вкус. Сканец — блин с творогом. Скарб — имущество. Скинуться — раздеться. Скотина прошла — скотина пала. Сорочка — рубашка. Ставчик — деревянная чашка. Стравить, стерять — испортить. Спорко — скоро. Сряжать — наряжать. Столоп — столб. Стрекава — крапива. Сулейка — бутылка, горшок с узким горлом. Супрятка — вечернее собрание молодежи для веселья и работ (беседа). Таперь, таперича — теперь. Тальяночка — гармония. Тая — та. Тина — ботва (картофеля, огурцов). Титька — грудь. Толока — помощь соседей в работе. Точа — холст. Толокняшка — дикая роза. Троски — высевки, сор. Трунье — тряпки, рваная одежда. Тягать — таскать. Тюкать — рубить, крошить. Тын — изгородь из вертикально поставленных кольев. Упряжка — часть рабочего дня. Угомониться — успокоиться. Ушедцы — ушел. Упакать — угодить. Ухож — лесистое пастбище. Ушкуйник — разбойник, злой человек. Фармазон — озорник. Фулиган — хулиган. Хаять — осуждать. Ханжа — нищий. Хвиль — непогода, метель. Хвыщет — хлещет. Хороводиться — быть в связи. Крещеные — крестьяне. Хрестбины — крестины. Хрыпа — чертополох. Хряпа — серая капуста. Чаща — еловые ветки, густая заросль. Чело — печное отверстие. Челон — челн. Череда — очередь. Чулан — комната. Шалашка — будка. Шелгун — мешок. Шишко — домовой, нечистый. Шкворец — скворец. Шугай — сборчатая кофта. Шпана — мелкие воришки, бродяжники. Щадривый — рябой. Юдка — еврей. Ярыга — пьяница, бездельник.
Так проходит жизнь крестьянина землероба. К весне во многих местах не хватает своего хлеба, и только заработок около леса, да в прежние годы отхожие работы в Ленинграде поддерживали население. Потому чаще наблюдается скудость и недостаток даже в самом необходимом для жизни. Развернется крестьянин в праздники, зато на каждом шагу после приходится ему изворачиваться, обрезать себя, ограничивать, отказывать себе, не смотря на тяжелый, порою непосильный труд. Потому-то в крестьянской жизни, можно сказать, из каждого угла проглядывает бедность, некультурность, грязь, неопрятность, нечистота. А случись какое стихийное несчастие — неурожай — и совсем плохо приходится крестьянину. Один исход — пойти «по миру», и ходят горемыки по нужде, целыми семьями ходят, просят милостыньку. Стучатся костылем под окошком таких же почти бедняков, как и они; слышится полураспевно «милостыньку...» Но знают те, у кого просят, что это не нищий профессионал, — это свой брат сердяга — несчастный. Хлопает окошко... «Прими...» — слышится оттуда, и кусок хлеба падает в подставленную полу. Вообще крестьянин старорусский приспособился к обстановке жизни, непостоянному климату родных мест, к постоянному упорному труду в борьбе с природой. Часто, по-видимому, без всякого ущерба для здоровья работает он среди ужаснейших условий, среди ледяной весенней воды на сплаве леса, среди вьюг и метелей в лесу. Да и домашняя обстановка не лучше..., и так привык он к своей бедноте, грязи, что не замечает их. Втянулся, сжился он со своей горькой долей, и подчас не хочет никаких нововведений, которые сколько-нибудь улучшили бы его экономическую жизнь. На самом деле, напр., по интересному обследованию А. М. Аксенова (до 1915 г.), на более или менее сносное существование крестьянской семьи в 6 чел. нужно было бы 950 руб. в год, между тем это семейство вырабатывает в среднем только 800 рублей, естественно, что эта поражающая разница сказывается подавляющим образом на жизни населения. При этом и природа не так скудна, есть и возможность поддержать хозяйство, развить промыслы, часто есть и материальные средства, но неприглядная обстановка жизни редко меняется и в культурном, и в санитарном, и гигиеническом отношениях. Потому не бедность и отсутствие материальных средств являются главным злом крестьян и причиной неприглядной жизненной обстановки, а малая культурность и неразумное распоряжение имеющимися средствами. Навыки культурной жизни упорно не прививаются здесь. Если что и схватывается, то на первых шагах только поверхностные самые безотрадные черты культурности. Но и среди нечеловеческой обстановки жизни не теряет крестьянин своей бодрости. Несмотря на хилость, худобу — это крепкий долговечный народ. Много есть стариков. Какой-нибудь дядя Пахом живет, живет на свете и, наконец, начитает казаться чем-то стихийным, чего и смерть не берет; ему за 90 лет, а он все такой же, каким был 30 — 40 лет назад; ходит он глубоко убежденный, что всякий человек проживет столько, сколько ему положено, пока доживет до своего предела. Он добродушен — спокоен, семейные неурядицы редки — и кончаются разделом. Добродушие, приветливость, хлебосольство проглядывают на каждом шагу. «Хлеб да соль», «просим милости» — обычные приветствия, какими обмениваются с входящими в дом во время обеда, а при встречах со знакомыми и незнакомыми — поклон... И это обще всем уголкам. Так живут и бедняки, и середняки, и богачи. Последние живут иногда и попросторней, но чисто по-крестьянски, и не стыдятся этого. Они так же приветствуют, так же угощают и теми же самыми кушаньями. Эти традиции хранятся, несмотря на сильный напор противоположных веяний из города и рабочей среды. Зато сравнительно легко пережило крестьянство годы недоедания и голода. Кроме великоруссов в деревнях живут еще эстонцы, а в городе — евреи, поляки и цыгане. Евреи, большею частью, ремесленники. Во всех цехах есть их представители. Много из них было торговцев и лесопромышленников, а 2 — 3 содержали извоз. Большая часть их переселилась из западных губерний со времени империалистической и гражданской войны. В 1860 г. их было всего 50 человек, в 1885 г. — 468 человек, 1926 г. в городе — 1301 человек. Между собой они разделяются на 2 секты: хасидов и мисагдов. Каждая из сект имеет в городе свой молитвенный дом. Живут они с первого взгляда дружно, сплоченно, стоят один за другого, а на самом деле и здесь всегда была и есть глухая борьба бедняков с богачами, ремесленников с более крупными предпринимателями и торговцами. После революции эта борьба проявлялась особенно резко. При этом существует еще страшная религиозная нетерпимость ко всем перешедшим в другую веру, или совершенно отпавшим от веры беднякам. Для таких до революции не было возможности оставаться в городе. В личной жизни, особенно евреи ремесленники, грязны, нечистоплотны, но одеваются хорошо, любят музыку. Среди них есть хорошие музыканты. Большая часть еврейской молодежи стремится учиться в высших учебных заведениях. Поляков немного. Часть их живет в городе, а часть по районам, в качестве служащих, а есть несколько и торговцев. В 1860 г. поляков — 163 чел., в 1885 г. — 402 чел., в 1926 г. — 113 чел. Цыган — еще меньше того. Живут они частью в городе, частью странствуют по деревням. Занимаются торговлей, менкой лошадей, а цыганки — гаданьем и нищенством. В настоящей время, при политической равенстве всех национальностей, входящих в состав Республики, при уничтожении сословий, историку — повествователю о жизни народной приходится все-таки остановиться на каждой национальности и даже упоминать о сословиях, потому что данные вопросы являются предметом науки, которая делает разграничения, сообразно характерным отличительным особенностям каждой национальности. Представителями этих национальностей и ограничивается население города и всего Старорусского края.
ОГЛАВЛЕНИЕ Предисловие — III — VII От автора — IX — Х
Расположение и поверхность Старорусского края — 1
О чем говорят недра земли Старорусские болота — 3. Торфяники — 3 — 4. Великий ледник — 5. Девонские отложения — 6. Работа рек — 9. Заключение.
Озеро Ильмень.
Образование озера — 10. Название. Берега — 11. Вид озера. Пространство. Уровень и глубина — 11. Судоходство — 13. Рыболовство — 14.
Реки.
Особенности речной системы. Значение рек для населения. Цвет и температура воды — 15. Река Ловать. Историческое прошлое — 17. Протяжение — 18. Особенности фарватера — 19. Значение реки — 20. Притоки ее — 22. Дельта — 23. Пола — 25. Полисть — 27. Порусья — 29. Редья и Шелонь — 31.
Озера — 33.
Таблица рек, протекающих по Старорусскому краю — 35.
Климат — 39
Леса — 49
Борьба с лесом в старину — 52. Дубовые леса — 53. Породы деревьев — 54. Кустарники — 55. Лесное хозяйство — 60. Вредители леса. Грибное богатство. Характер травяного покрова в лесу.
Луга.
Общий характер растительности — 61. Размеры луговой площади — 62. Травянистый покров леса, полян, кустарниковых порослей, лесных суходолов — 62 — 66, болот — 66, водоемов — 72, сухих, бесплодных полей — 71, сорных мест — 75, по времени зацветания растений. Сорные и культурные растения — 86.
Алфавитный указатель растений — 77.
Животный мир.
Млекопитающие — 81. Птицы — 84. Пресмыкающиеся. Земноводные — 96. Рыбы — 97. Раки — 99. Насекомые — 100. Борьба с вредителями — 100—103.
Алфавитный указатель животных и птиц — 104.
Население.
Древние поселенцы — 106. Состав, количество, плотность населения — 107.
Особенности жизни — 108. Деревня, изба — 109. Одежда — 111. Труд — 112.
Праздники — 113. Свадьба и др. обычаи — 118. Суеверия — 121. Жизнь хуторян
— 121. Наречие — 123. Недостатки жизни — 127. Национальные меньшинства
— 128.
|
